Читать книгу - "21 урок для XXI века  - Юваль Ной Харари"

Сегодня человечество представляет собой единую цивилизацию, и все люди сталкиваются с одними и теми же вызовами и располагают теми же возможностями. Тем не менее британцы, американцы, русские и многие другие группы все больше поддерживают идею националистической изоляции. Может, в этом и заключается решение беспрецедентных проблем нашего глобального мира?

Отвечая на этот вопрос, следует подчеркнуть, что существование современных национальных государств никак не обусловлено биологией человека и не является неизбежным продуктом человеческой психологии. 5000 лет назад не было ни итальянцев, ни русских, ни турок. Конечно, люди всегда были социальными животными, и преданность группе заложена у нас в генах. Однако на протяжении миллионов лет люди объединялись в маленькие тесные сообщества, а не в большие национальные государства.

Homo sapiens научился использовать культуру как основу для широкомасштабного сотрудничества, и это стало ключом к успеху нашего вида. Но культура – гибкая вещь. Поэтому, в отличие от муравьев и шимпанзе, сапиенсы могут организовываться самыми разными способами, приспосабливаясь к меняющимся условиям. Национальные государства – это лишь один из множества вариантов. Есть и другие: племена, города-государства, империи, церкви и корпорации. В будущем не исключено даже некое глобальное объединение, если для него возникнет достаточно прочная культурная основа. Не существует верхней границы для размера группы, с которой люди готовы себя отождествлять. В большинстве современных государств народу больше, чем было во всем мире 10 тысяч лет назад.

Людям приходится создавать большие сообщества, такие как национальные государства, в ответ на вызовы, с которыми они не столкнулись бы в маленьком племени. Возьмем, к примеру, древние племена, населявшие долину Нила несколько тысяч лет назад. Река давала им жизнь, она орошала поля и помогала торговать. Но это был непредсказуемый союзник. Если дождей было мало, люди умирали от голода; из-за слишком сильных дождей река могла выйти из берегов и снести целые деревни. Ни одно племя не могло справиться с этой проблемой самостоятельно, потому что каждому принадлежал лишь небольшой участок реки и каждое могло мобилизовать на работы не больше нескольких сотен человек. Только общие усилия по строительству громадных дамб и многокилометровых каналов давали надежду обуздать и подчинить могучую реку. Это стало одной из причин, по которым племена постепенно объединились в единый народ, который строил дамбы и рыл каналы, чтобы регулировать течение реки, накапливал запасы зерна для неурожайных лет и создавал разветвленную систему транспорта и связи по всей стране.

Несмотря на очевидные преимущества, объединение племен и кланов в единый народ никогда не было легким делом – ни в древности, ни сегодня. У национализма две стороны – одна простая, другая чрезвычайно сложная. Очень легко ставить людей, похожих на нас, выше чужаков. Люди поступали так на протяжении миллионов лет: ксенофобия у нас в крови.

Сложная часть национализма состоит в том, чтобы иногда предпочитать незнакомых людей друзьям и родственникам. Например, настоящий патриот честно платит налоги, чтобы неизвестные ему дети на другом конце страны получали достойную медицинскую помощь, даже если это значит, что он не сможет лечить собственных детей в дорогой частной клинике. Точно так же патриотически настроенный чиновник нанимает на высокооплачиваемые должности наиболее квалифицированных работников, а не своих родственников или друзей. Это противоречит миллионам лет эволюции. Уклонение от налогов и кумовство для нас естественны, однако национализм называет это «коррупцией». Чтобы люди осуждали коррупцию и ставили национальные интересы выше семейных связей, помимо государственных систем здравоохранения, безопасности и социального обеспечения, странам приходится содержать огромный аппарат, который занимается образованием, пропагандой и размахиванием флагами.

Чтобы понять, насколько трудно идентифицировать себя с таким государством, задайте себе вопрос: «Знаю ли я этих людей?» Я могу назвать по именам двух своих сестер и 11 кузенов и кузин и целый день рассуждать об их характерах и странностях. Но я не знаю имен восьми миллионов других людей, которые, как и я, имеют израильское гражданство. С большинством из них я никогда не встречался и, скорее всего, никогда не встречусь. Тем не менее я способен испытывать чувство причастности к этой массе людей – и это и есть чудо современности.

Это вовсе не означает, что с национальными связями что-то не так. Огромные системы не могут функционировать без массовой лояльности, а расширение круга человеческой эмпатии явно имеет свои достоинства. Умеренных форм патриотизма придерживались самые лучшие из людей. Убеждение, что мой народ уникален, что он заслуживает моей преданности и что у меня перед ним есть особые обязательства, заставляет меня заботиться о других людях и чем-то жертвовать ради них. Было бы опасной ошибкой полагать, что без национализма мы жили бы в либеральном раю. С большей вероятностью это был бы племенной хаос. В частности, демократия не может функционировать без национализма. Обычно люди готовы принять результаты демократических выборов только в том случае, если все партии разделяют ценности верности своей нации. Мирные, процветающие и либеральные страны, такие как Германия, Швеция и Швейцария, отличаются сильным чувством национальной гордости. В список стран, где отсутствуют прочные национальные узы, входят Афганистан, Сомали, Конго и большинство других государств-банкротов^[107].

Проблемы начинаются тогда, когда доброжелательный патриотизм превращается в шовинистический ультранационализм. Вместо того чтобы верить в уникальность своей нации (а любая нация уникальна), человек начинает думать, что его нация выше всех прочих, что он должен быть верен только ей и что перед всеми остальными у него нет никаких обязательств. Это питательная среда для жестоких конфликтов. На протяжении многих поколений самой серьезной претензией к национализму было то, что он провоцирует войны. Однако каждая нация оправдывала свою военную экспансию необходимостью защищать себя от посягательств соседей. Пока страна гарантирует своим гражданам высочайший уровень безопасности и процветания, они готовы платить за это кровью. В XIX и начале XX века националистическая сделка все еще выглядела привлекательной. Несмотря на то что национализм приводил к кровавым конфликтам колоссального масштаба, современным национальным государствам удалось выстроить мощные системы здравоохранения, образования и социального обеспечения. Эти системы как будто оправдывали своим существованием Пашендаль и Верден.

Все изменилось в 1945 году. Изобретение ядерного оружия резко сместило баланс националистической сделки. После Хиросимы люди боялись уже не того, что национализм приведет к войне, – они начали бояться, что он приведет к ядерной войне. Угроза полного уничтожения изменила мышление людей, и во многом благодаря именно этой угрозе поверх разных наций начало постепенно формироваться глобальное сообщество, поскольку только ему по силам обуздать ядерного демона.